Выступление протоиерея Сергия Третьякова, проректора по учебной работе Калужской духовной семинарии, доцента кафедры библейских и богословских дисциплин, кандидата богословия, настоятеля храма в честь святых бессребреников Космы и Дамиана в г. Калуге на открытии пленарного заседания Осенней сессии Оптинского форума. Тема выступления: «Феномен старчества как разновидность христианского подвига».

Сущность христианского подвига состоит в постоянном следовании за Христом через исполнение Его заповедей и борьбу с грехом. Но это следование обретает правильное направление, если есть тот, кто может помочь и научить, указать правильный путь, поддержать и наставить. Исторически в Православной Церкви сложился особый феномен аскетической практики, основанный на ду­хов­ном ру­ко­во­дстве бо­лее опыт­но­го хри­стиа­ни­на ду­хов­ной жиз­нью ме­нее опыт­но­го. Это особое служение призвано помочь человеку достичь цели христианской жизни и именуется старчеством.

Его истоки вос­хо­дят к на­став­ле­ни­ям и бе­седам Ии­су­са Хри­ста с уче­ни­ка­ми и по­сла­ний апо­сто­лов (например, по­сла­ний апостола Пав­ла Ти­мо­фею). Прак­ти­ка старчества за­фик­си­ро­ва­на в жи­ти­ях египетских мо­на­хов-ана­хо­ре­тов IV в. (например, преподобных Ан­то­ния Ве­ли­ко­го и Ма­ка­рия Ве­ли­ко­го), во­круг ко­то­рых се­ли­лись же­лаю­щие нау­чить­ся у них ду­хов­но­му де­ла­нию. Час­тое от­кро­ве­ние по­мы­слов, аб­со­лют­ное по­слу­ша­ние и вы­пол­не­ние по­ру­че­ний (да­же иногда про­ти­во­ре­ча­щих ло­ги­ке) старца по­мо­га­ли уче­ни­кам от­сечь мир­ские стра­сти, нау­чить­ся тер­пе­нию, сми­ре­нию, ду­хов­но­му трез­ве­нию и по­сто­ян­ной мо­лит­ве. Со­вме­ст­ное про­жи­ва­ние по­мо­га­ло пе­ре­ни­мать опыт не толь­ко из слов, но и всей жиз­ни ду­хов­но­го ру­ко­во­ди­те­ля. Мно­гие на­став­ни­ки не име­ли свя­щен­но­го са­на: глав­ным для них ка­че­ст­вом бы­ло на­ли­чие глу­бо­ко­го ду­хов­но­го опы­та. Час­то зва­ние стар­ца пре­ем­ст­вен­но пе­ре­да­ва­лось от на­став­ни­ка к уче­ни­ку. Впо­след­ст­вии старчество рас­про­стра­ни­лось в мо­на­ше­ских об­щи­нах на Си­нае и в Па­ле­сти­не, в Ви­зан­тии и осо­бен­но на Афо­не, где ста­ло основной фор­мой на­став­ни­че­ст­ва но­во­на­чаль­ных мо­на­хов.

По­яв­ле­ние старчества на Ру­си от­но­сят к концу XI в., свя­зы­вая его с пре­по­доб­ны­ми Ан­то­ни­ем Пе­чер­ским и Фео­до­си­ем Пе­чер­ским. О су­ще­ст­во­ва­нии этой прак­ти­ки на Ру­си в XIV в. сви­де­тель­ст­ву­ет жи­тие прп. Сер­гия Ра­до­неж­ско­го. Тра­ди­ции старчества в XV–XVI вв. под­дер­жи­ва­ли пре­по­доб­ные Ки­рилл Бе­ло­зер­ский, Нил Сор­ский, Зо­си­ма и Сав­ва­тий Со­ло­вец­кие, Нил Сто­ло­бен­ский. Но­вое раз­ви­тие эта прак­ти­ка по­лу­чи­ла в XVIII в. бла­го­да­ря прп. Паи­сию Ве­лич­ков­ско­му. То­гда же старчество было введено во мно­гих мо­на­сты­рях (например, в Са­ров­ской Ус­пен­ской пус­тыни, Зо­си­мо­вой пус­тыни, Глин­ской пус­тыни, Валаамском монастыре и др.).

Важ­ное зна­че­ние име­ла Оп­ти­на пус­тынь, где в XIX – нач. XX вв. сло­жи­лась пре­ем­ст­вен­ность слу­же­ния стар­цев. К ду­хов­но­му опы­ту оп­тин­ских стар­цев об­ра­ща­лось боль­шое чи­с­ло ми­рян. В этот пе­ри­од ме­ня­ет­ся ха­рак­тер русского старчества: из пре­иму­щест­вен­но внут­ри­мо­на­ше­ско­го ин­сти­ту­та оно пре­вра­ти­лось в прак­ти­ку ду­хов­но­го ру­ко­во­дства стар­ца ши­ро­ким кру­гом лю­дей, пре­ж­де все­го ми­рян, по­сред­ст­вом бе­сед и пе­ре­пис­ки.

С XIX в. по­ня­тие «ста­рец» рас­ши­ря­ет свои рам­ки: в жен­ских мо­на­сты­рях по­яв­ля­ют­ся ста­ри­цы, стар­ца­ми на­чи­на­ют на­зы­вать и ав­то­ри­тет­ных не­мо­на­ше­ст­вую­щих свя­щен­но­слу­жи­те­лей (например, праведный Ио­анн Крон­штадт­ский, пра­вед­ный Алек­сий Ме­чёв) и да­же ми­рян. По­сле ре­во­лю­ции 1917 тра­ди­ции старчества про­дол­жа­ли под­дер­жи­вать­ся не­ко­то­ры­ми мо­на­ха­ми, про­жи­вав­ши­ми в ми­ру (например, прп. Се­ра­фим Вы­риц­кий) и в не­мно­го­численных дей­ст­во­вав­ших мо­на­сты­рях (ар­хим. Ио­анн (Кре­сть­ян­кин) в Пско­во-Пе­чер­ском мон.), а так­же не­мо­на­ше­ст­вую­щи­ми свя­щен­но­слу­жи­те­ля­ми (про­тои­е­реи сщмч. Сер­гий Ме­чёв, Ни­ко­лай Гурь­я­нов, Василий Ермаков).

Во 2-й пол. ХХ в. рас­цвет на­блю­дал­ся в Гре­ции – прп. схи­мо­нах Паи­сий Свя­то­го­рец, в Сер­бии – прп. Иу­стин (По­по­вич) а также в Ру­мы­нии и Бол­га­рии[1].

Как правило, наименование «старец» в русском церковном сознании преимущественно употребляется по отношению к подвижникам, которые «прошли долгий искус, которые опытно познали духовную брань, которые многими подвигами стяжали дар рассуждения, которые, наконец, способны молитвою постигать волю Божию о человеке, то есть в той или иной мере получили дар прозорливости и потому способны духовно руководить обращающимися к ним»[2]. Преподобный Силуан Афонский «старческой прозорливостью» называл дар рассуждения: для верного духовного руководства опытная прозорливость имеет большее значение, чем благодатная. Она дает подвижнику знание последовательности духовных состояний и путей борьбы со страстями. Именно ее в православной аскетике называют «даром рассуждения» и считают высшим аскетическим достижением[3]. Флоровский, например, считал, что «в прозорливости («благодатной» — авт.) обосновывается право на духовное руководство»[4]. Примеров прозорливости можно привести очень много. Вот один из них. Валаамский старец схимонах Онуфрий (Герасимов) при общем отсутствии аппетита чувствовал иногда настоятельную потребность в селедке, которую и доставлял ему монастырский доктор. Случалось, что старец разрешал себе съесть кусок селедки даже в постный день. А в скиту Всех святых не только в постные, но и в скоромные дни есть рыбы не полагалось. Вот и смутился этим келейник старца и на исповеди пожаловался своему духовнику на нарушителя поста и своего соблазнителя. Едва только вошел он после своей исповеди в келью старца, как тот, вздыхая и сокрушаясь, говорит ему:

– Вот, брат, какие времена-то мы переживаем, чужие грехи духовникам исповедуем…

Смирило это слово монаха, пал он к ногам старца и просил прощения за осуждение. Понял, что только за свои грехи даст человек ответ Господу и только их надлежит исповедовать»[5].

История свидетельствует, что высокое духовное состояние старчества удобнее всего достигается в монастырских условиях, где «вся жизнь до гроба должна быть в трудах, в подвигах, в повиновении, в отложении своих волей и желаний»[6].

Что касается старчества вне монастырей, то на этот счет были разные мнения. Так, В.И. Экземплярский утверждал: «О старчестве вне монастырей другого ничего нельзя сказать, что это просто религиозно-коммерческое предприятие… Старцы в миру — это опасные для Церкви авантюристы»[7]. Архиепископ Полтавский Феофан (Быстров), одобряя старчество в целом, писал: «Относительно «белых священников» можно сказать, что они не понимают борьбы помыслов и вместо пользы могут причинить вред своими советами»[8]. На наш взгляд, эти мнения слишком категоричны. Достаточно вспомнить служение св. прав. Иоанна Кронштадтского и св. прав. Алексия Мечева, чтобы возразить на представленные высказывания.

Старческое служение имеет своей главной целью вести послушника к живому опыту богообщения, к жизни в Боге. В этом старцу помогает, как уже было отмечено, опыт подвижнической жизни, а также дар рассуждения, который проявляется в том, что наставник умеет сразу определить духовное состояние человека и дает ему самый правильный и полезный совет[9]. Не случайно дар рассуждения ставится святыми отцами превыше всех других дарований. «Не всякий, кто стар летами, уже способен к руководству; но кто вошел в бесстрастие и принял дар рассуждения», – говорит прп. Петр Дамаскин[10].

Замечательный взгляд на старческое служение находим у святителя Феофана Затворника, выразившего общее святоотеческое мнение по данному вопросу: «Хорошо не таить своих помыслов от отцов; однако ж, не всякому, кто ни прилучится, надо их сказывать, но старцам духовным и дар рассуждения имеющим, мудростью, а не одними летами поседевшим. Многие, смотря на один возраст старости, открывали свои помыслы и, вместо врачевства, по причине неискусства выслушавших их, впадали в отчаяние. Не всякий может руководить, и это не только по собственной неуспешности и незрелости, но нередко по быстроте созрения. Многие, по причине великой простоты и великого жара ревности, очень скоро проходят первые степени, и многого не испытывают. Неискушенные же не могут и искушаемым помощи[11]. Сверх того, рассуждение есть один из даров Святаго Духа, коих много, и не все даются всем, а коемуждо якоже хощет Бог. «Чувствия обучена» в рассуждении добра и зла, свойственны всякому очищенному, но разбирать всякие случаи, решать обычайное и необычайное, и что из того может быть допущено и что должно отвергнуть, это могут только зрящие. Такие светильники Богом образуются и Богом изводятся на дело. Смотрите в житиях: подвизается человек Божий в трудах общежития, отходит на уединение, живет скрытно от всех; наконец, говорится о нем: явил Господь светило. Годный не может укрыться; начинают около него собираться, — и строится премноголюдная обитель: так у Антония Великого, Саввы Освященного, Антония Киево-Печерского, Сергия Радонежского; так прежде, так и теперь. Отсюда видно, что истинным руководителем может быть только победивший страсти, и через бесстрастие соделавшийся сосудом Святаго Духа»[12]. Протоиерей Николай Ведерников, систематизировав мысли святых отцов, пишет: «Когда одержана победа над плотью и плоть не мешает уже ни в чем, когда дух поставлен во главу, восторжествовал полностью, человек уже свободен от самого себя, от эгоизма, самости, самоутверждения и всего того, что с ним связано, тогда он по благословению выходит и отдает себя людям, помогает им. Это подвиг старчества, подвиг настоящего подвижничества…, и это — уподобление Богу в Его любви к людям, когда человек полностью предает себя на служение людям»[13].

В своем труде о старчестве Концевич И.М. отмечает, что святые отцы, например, прп. Иоанн Лествичник, прп. Варсонофий, прп. Симеон Новый Богослов, свт. Игнатий, прп. Силуан Афонский и многие другие, относились к правильному старческому руководству как к высокому духовному Таинству, совершаемому Богом через старца для послушника ко спасению[14].

Вообще «необходимость в руководителе-отце очевидна сама собою, — утверждает святитель Феофан Затворник. — Всякому начинающему искать спасения нельзя браться за это дело самому или соделывать свое спасение по своему разумению и хотению, но с первого же раза надо отдать себя кому-нибудь под науку в сем… дело спасения есть искусство искусств и наука наук, как же можно обойтись тут без учителя?»[15]. В этом же духе Киреевский И.В., духовный сын преподобного Макария Оптинского, писал Александру Ивановичу Кошелеву, своему другу: «Существеннее всяких книг и всякого мышления найти святого православного старца, который бы мог быть твоим руководителем, которому ты мог бы сообщать каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение святых отцов…»[16]. Однако, «руководитель должен не указать только, но и вести, и не вести только, но как бы нести на себе»[17].

В 1781 г. при игумене Назарии на Валааме был принят за основу самый суровый из всех существовавших в то время монастырских уставов — общежительный Саровский, подвергнувшийся небольшой местной переработке[18]. В отношении старчества полагалось следующее: «каждому брату назначается в руководители старец, то есть инок преклонных лет и опытный в духовной жизни. Этому руководителю он обязывается во всю жизнь открывать все свои дела, желания и помышления и следовать во всем его совету и руководству…»[19]. На таком принципе устройства духовной жизни основывается и оптинское старчество. Архимандрит Леонид (Кавелин) писал: «Братия монастыря, имея искреннюю веру к старцу Макарию, свидетельствовали о своей любви к нему откровением совести, состоящим в частности, в ежедневном исповедании перед старцем не только всех дел и поступков, но и тончайших помыслов и умственных приражений, с получением от него советов и наставлений. Двери кельи его были отверсты во всякое время. Каждый из них (из братии монастыря — авт.) мог входить к нему свободно…, и не опасаться придти не вовремя, или беспокоить старца своим приходом»[20]. Игумен Назарий ввел практику исповеди между насельниками, не обязательно имеющими священный сан. Сам о. Назарий писал об этом: «Если совесть тебя обличает, и ты не имеешь возможности покаяться духовному отцу, то необходимо брату обители или другому близкому тебе человеку, богоугодно живущему и духовный разум имеющему, исповедать то, что смущает твою совесть, и просить его молитв и благословения»[21]. Хоружий С. вообще проводит различие между «священником» и «старцем»: «Отличие старца от священника — прежде всего в непременном обладании личным (а не только делегированным Церковью) моральным и духовным авторитетом, личной харизмой»[22].

В одном из неопубликованных дневников валаамского подвижника ХХ в. монаха Иосифа (Шорина) обнаружена выписка из труда архимандрита Леонида (Кавелина) «Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни»: «путь старческого окормления во все века Христианства признан всеми великими пустынножителями, отцами и учителями Церкви самым надежным и удобнейшим из всех, какие были известны в Христовой Церкви. Старчество процветало в древних египетских и палестинских киновиях, впоследствии насаждено на Афоне, а с Востока перенесено в Россию. Но в последние века, при всеобщем упадке веры и подвижничества, оно понемногу стало приходить в забвение… К восстановлению в России этого, основанного на учении св. отцов, образа монашеского жития много содействовал знаменитый старец, архимандрит молдавских монастырей, Паисий Величковский…[23]». И «величайшее значение старца Паисия для русского монашества заключается именно в том, что он своими переводами, сочинениями и письмами, а также и своим личным непосредственным руководством вызвал чрезвычайный интерес и внимание к «умному деланию», направил в эту сторону духовную жизнь русского монашества и воспитал целый ряд старцев, явившихся продолжателями его дела в русских монастырях»[24].

Каждому поступающему в монастырь назначался старец, которому следовало открывать помыслы, «отречься от своего ума и воли и действовать согласно указаниям своего наставника»[25]. Старец, видевший духовное устроение воспитанников, вел к спасению под своим руководством учеников, которые, в свою очередь, стали наставниками для последующих иноков. На Валааме, например, монах Иосиф (Шорин) был учеником духовника монастыря Иоасафа (Шабалина), а затем стал старцем иеромонаха Памвы (Игнатьева) и других подвижников.

Особый статус в русских обителях имели игумены, которые считались «вождями духовных ратников»[26]. Аналогичное положение наблюдалось и в общежительных монастырях Афона, о чем сохранились свидетельства очевидцев: «Старцы имеют здесь власть, но и они все — послушники игумена. Замечательно, что такое соединение власти старцев с самодержавием игумена характерный признак славянских монастырей даже на Афоне. Как только из строгого общежития, киновии, они обращаются в идиоритмы[27], т.е. своежительные монастыри с буржуазно-республиканским характером, — то тотчас же падает монастырь. И наоборот, с восстановлением киновии — поднимается и жизнь монастыря. Ясный пример этого представляет наш… монастырь св. Пантелеимона, также сербский — Хиландарь, болгарский — Зограф и др.»[28].

Заметим, что старческое руководство внутри монастыря было направлено, прежде всего, на передачу духовного аскетического опыта от старца к иноку-послушнику (особенно это выразилось в обучении непрестанной молитве), часто при совместном проживании старца и послушника с практикой откровения помыслов. Духовничество по отношению к мирянам[29], которое стало особенно актуальным в XIX-XX вв., не имело такого строгого характера, как внутри монастыря. Старцы давали советы приезжавшим к ним людям, имели духовную переписку, но сама форма общения исключала беспрекословное послушание. В исполнении наставлений подвижников за человеком всегда оставалось право выбора, чтобы он мог реализовать свою христианскую свободу.

Рассуждая о высоком подвиге старчества для служения людям, важно напомнить, что существует про­бле­ма лже­стар­че­ст­ва (мла­до­стар­че­ст­ва), ко­гда ав­то­ри­тет стар­цев при­сваи­ва­ет­ся людь­ми, не об­ла­даю­щи­ми не­об­хо­ди­мы­ми ду­хов­ны­ми да­ра­ми. Вот тогда бывает беда, когда лжестарец не приводит ученика к Богу, а уводит от Него, и оба, по мудрому выражению нашего народа, «падают в яму». Но это уже тема другого исследования.

[1] Старчество // БРЭ. [Электронный ресурс] https://bigenc.ru/religious_studies/text/4163654. Дата обращения: 21.10.2019 г.

[2] Софроний (Сахаров), архим. Старец Силуан. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2002. С. 388.

[3] См. Софроний (Сахаров), архим. Старец Силуан. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2002. С. 157.

[4] Флоровский Г.В. Византийские Отцы V—VIII вв. Париж, 1933.

[5] Янсон М. Большой скит на Валааме. СПб., 1997. С. 12-13, 24.

[6] Душеполезные поучения преподобных оптинских старцев. Т. I. Свято-Введенская Оптина пустынь, 2003. С. 496.

[7] Экземплярский В.И. Старчество // Дар ученичества / Сб. под ред. Проценко П.Г. М., 1993. С. 227.

[8] Феофан Полтавский, архиеп. О правильном духовном руководстве // О старчестве. СПб.—М., 2002. С. 32

[9] См. Иоанн (Маслов), схиархим. Лекции по пастырскому богословию. М., 2001. С. 314.

[10] Цит. По: Что есть старчество? [Электронный ресурс] https://www.optina.ru/140811/. Дата обращения: 21.10.2019 г.

[11] Ср. Евр. 2:18.

[12] Феофан Затворник, свт. Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения. М.: Свято-Троицкая Сергиева лавра, Новая книга, Ковчег, 1997. С. 5—6.

[13] Ведерников Николай, прот. Из опыта современного пастыря // Иоанн, иером. Ведерников Н., прот. Быть священником вчера и сегодня. М., 2010. С. 250.

[14] Концевич И.М. Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси. М.: Лепта, 2002. С. 45.

[15] Феофан Затворник, свт. Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения. М.: Свято-Троицкая Сергиева лавра, Новая книга, Ковчег, 1997. С. 3.

[16] Письмо И.В. Киреевского А.И. Кошелеву от 10 июля 1851 г. // Киреевский И.В. Полное собрание сочинений в 2-х томах. М., 1911. Т. 2. С. 257.

[17] Феофан Затворник, свт. Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения. М.: Свято-Троицкая Сергиева лавра, Новая книга, Ковчег, 1997. С. 5.

[18] См. Валаамский монастырь в период расцвета и благосостояния обители. Л.,1990. С. 89.

[19] АФВМ. Материалы по истории Валаамского монастыря № 36. Валаамский монастырь и его достопримечательности [рукопись]. Л. 12 об.

[20] Леонид (Кавелин), архим. Сказания о жизни и подвигах блаженной памяти старца Оптиной пустыни иеросхимонаха Макария. М., 1861. С. 77—78.

[21] Старческое наставление отца Назария, игумена Валаамскаго, с кратким сказанием о его жизни и подвигах. СПб.,1885. С. 81.

[22] Хоружий С.С. Феномен русского старчества: Примеры из духовной практики старцев. М: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2006. С. 20

[23] Далее о. Иосиф о трудах старца Паисия продолжает цитировать: «Он с великим трудом собрал на Афоне и перевел с греческого языка на славянский творения аскетических писателей, в которых содержится учение…, в особенности, о духовном отношении к старцам. Вместе с тем в Нямецком и других… монастырях он показал и применение этого учения делу» (АФВМ. № 8081. Рукопись монаха Иосифа. 1897—1900 гг. Л. 6. Цит. по: Леонид (Кавелин), иером. Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни. Б. г., 1875. С. 118). Более подробно о значении прп. Паисия в возрождении старчества на Руси см.: Четвериков Сергий, прот. Молдавский старец Паисий Величковский: его жизнь, учение и влияние на православное монашество. Минск, 2006. См. также: Леонтьев К. Отец Климент (Зедергольм), иеромонах Оптиной пустыни // Леонтьев К. Восток, Россия и Славянство. М.: Республика, 1996. С. 190—191.

[24] Четвериков Сергий, прот. Бог в русской душе. М., 1998. С. 169.

[25] Живописное обозрение русских святых мест. Валаамский монастырь. Одесса, 1900. С.43

[26] Описание Валаамского монастыря и подвижников его. Б. м. и г. С. 262.

[27] «Греческие идиоритмы отличаются распущенностью. И вспоминаются мне слова одного ученого афонского богомольца: многому бы «мир» мог поучиться у людей «не от мира сего». Особенно характерно и важно для нас, русских граждан, теперь знать, что славянские монастыри процветают при строгом самодержавии игумена и непосредственной связи его со старцами» (Ф[едченков В.А.] На «Северный Афон» // Странник. 1906. Т. II. Ч. 1. С. 66).

[28] Ф[едченков В.А.] На «Северный Афон» // Странник. 1906. Т. II. Ч. 1. С. 66.

[29] Факты окормления мирян у монастырских старцев и отшельников известны с первых времен египетского подвижничества. Примерами старческого окормления изобилуют жития древних подвижников. На исповедь к старцам приходили люди разных сословий, в том числе и клирики Церкви. Так, например, житие прп. Илариона Великого повествует: «Сходились (к преподобному — авт.) епископы, пресвитеры, целые толпы клириков, монахов и благоразумных женщин… и не только… простой народ, но и люди сильные, и судьи» (Анатолий, иером. Исторический очерк сирийского монашества до половины VI в. Киев, 1911. С. 214).