Выступление протоиерея Сергия Третьякова, проректора по учебной работе Калужской духовной семинарии, доцента кафедры библейских и богословских дисциплин, кандидата богословия, настоятеля храма в честь святых бессребреников Космы и Дамиана в г. Калуге на открытии пленарного заседания Осенней сессии Оптинского форума. Тема выступления: «Феномен старчества как разновидность христианского подвига».
Сущность христианского подвига состоит в постоянном следовании за Христом через исполнение Его заповедей и борьбу с грехом. Но это следование обретает правильное направление, если есть тот, кто может помочь и научить, указать правильный путь, поддержать и наставить. Исторически в Православной Церкви сложился особый феномен аскетической практики, основанный на духовном руководстве более опытного христианина духовной жизнью менее опытного. Это особое служение призвано помочь человеку достичь цели христианской жизни и именуется старчеством.
Его истоки восходят к наставлениям и беседам Иисуса Христа с учениками и посланий апостолов (например, посланий апостола Павла Тимофею). Практика старчества зафиксирована в житиях египетских монахов-анахоретов IV в. (например, преподобных Антония Великого и Макария Великого), вокруг которых селились желающие научиться у них духовному деланию. Частое откровение помыслов, абсолютное послушание и выполнение поручений (даже иногда противоречащих логике) старца помогали ученикам отсечь мирские страсти, научиться терпению, смирению, духовному трезвению и постоянной молитве. Совместное проживание помогало перенимать опыт не только из слов, но и всей жизни духовного руководителя. Многие наставники не имели священного сана: главным для них качеством было наличие глубокого духовного опыта. Часто звание старца преемственно передавалось от наставника к ученику. Впоследствии старчество распространилось в монашеских общинах на Синае и в Палестине, в Византии и особенно на Афоне, где стало основной формой наставничества новоначальных монахов.
Появление старчества на Руси относят к концу XI в., связывая его с преподобными Антонием Печерским и Феодосием Печерским. О существовании этой практики на Руси в XIV в. свидетельствует житие прп. Сергия Радонежского. Традиции старчества в XV–XVI вв. поддерживали преподобные Кирилл Белозерский, Нил Сорский, Зосима и Савватий Соловецкие, Нил Столобенский. Новое развитие эта практика получила в XVIII в. благодаря прп. Паисию Величковскому. Тогда же старчество было введено во многих монастырях (например, в Саровской Успенской пустыни, Зосимовой пустыни, Глинской пустыни, Валаамском монастыре и др.).
Важное значение имела Оптина пустынь, где в XIX – нач. XX вв. сложилась преемственность служения старцев. К духовному опыту оптинских старцев обращалось большое число мирян. В этот период меняется характер русского старчества: из преимущественно внутримонашеского института оно превратилось в практику духовного руководства старца широким кругом людей, прежде всего мирян, посредством бесед и переписки.
С XIX в. понятие «старец» расширяет свои рамки: в женских монастырях появляются старицы, старцами начинают называть и авторитетных немонашествующих священнослужителей (например, праведный Иоанн Кронштадтский, праведный Алексий Мечёв) и даже мирян. После революции 1917 традиции старчества продолжали поддерживаться некоторыми монахами, проживавшими в миру (например, прп. Серафим Вырицкий) и в немногочисленных действовавших монастырях (архим. Иоанн (Крестьянкин) в Псково-Печерском мон.), а также немонашествующими священнослужителями (протоиереи сщмч. Сергий Мечёв, Николай Гурьянов, Василий Ермаков).
Во 2-й пол. ХХ в. расцвет наблюдался в Греции – прп. схимонах Паисий Святогорец, в Сербии – прп. Иустин (Попович) а также в Румынии и Болгарии[1].
Как правило, наименование «старец» в русском церковном сознании преимущественно употребляется по отношению к подвижникам, которые «прошли долгий искус, которые опытно познали духовную брань, которые многими подвигами стяжали дар рассуждения, которые, наконец, способны молитвою постигать волю Божию о человеке, то есть в той или иной мере получили дар прозорливости и потому способны духовно руководить обращающимися к ним»[2]. Преподобный Силуан Афонский «старческой прозорливостью» называл дар рассуждения: для верного духовного руководства опытная прозорливость имеет большее значение, чем благодатная. Она дает подвижнику знание последовательности духовных состояний и путей борьбы со страстями. Именно ее в православной аскетике называют «даром рассуждения» и считают высшим аскетическим достижением[3]. Флоровский, например, считал, что «в прозорливости («благодатной» — авт.) обосновывается право на духовное руководство»[4]. Примеров прозорливости можно привести очень много. Вот один из них. Валаамский старец схимонах Онуфрий (Герасимов) при общем отсутствии аппетита чувствовал иногда настоятельную потребность в селедке, которую и доставлял ему монастырский доктор. Случалось, что старец разрешал себе съесть кусок селедки даже в постный день. А в скиту Всех святых не только в постные, но и в скоромные дни есть рыбы не полагалось. Вот и смутился этим келейник старца и на исповеди пожаловался своему духовнику на нарушителя поста и своего соблазнителя. Едва только вошел он после своей исповеди в келью старца, как тот, вздыхая и сокрушаясь, говорит ему:
– Вот, брат, какие времена-то мы переживаем, чужие грехи духовникам исповедуем…
Смирило это слово монаха, пал он к ногам старца и просил прощения за осуждение. Понял, что только за свои грехи даст человек ответ Господу и только их надлежит исповедовать»[5].
История свидетельствует, что высокое духовное состояние старчества удобнее всего достигается в монастырских условиях, где «вся жизнь до гроба должна быть в трудах, в подвигах, в повиновении, в отложении своих волей и желаний»[6].
Что касается старчества вне монастырей, то на этот счет были разные мнения. Так, В.И. Экземплярский утверждал: «О старчестве вне монастырей другого ничего нельзя сказать, что это просто религиозно-коммерческое предприятие… Старцы в миру — это опасные для Церкви авантюристы»[7]. Архиепископ Полтавский Феофан (Быстров), одобряя старчество в целом, писал: «Относительно «белых священников» можно сказать, что они не понимают борьбы помыслов и вместо пользы могут причинить вред своими советами»[8]. На наш взгляд, эти мнения слишком категоричны. Достаточно вспомнить служение св. прав. Иоанна Кронштадтского и св. прав. Алексия Мечева, чтобы возразить на представленные высказывания.
Старческое служение имеет своей главной целью вести послушника к живому опыту богообщения, к жизни в Боге. В этом старцу помогает, как уже было отмечено, опыт подвижнической жизни, а также дар рассуждения, который проявляется в том, что наставник умеет сразу определить духовное состояние человека и дает ему самый правильный и полезный совет[9]. Не случайно дар рассуждения ставится святыми отцами превыше всех других дарований. «Не всякий, кто стар летами, уже способен к руководству; но кто вошел в бесстрастие и принял дар рассуждения», – говорит прп. Петр Дамаскин[10].
Замечательный взгляд на старческое служение находим у святителя Феофана Затворника, выразившего общее святоотеческое мнение по данному вопросу: «Хорошо не таить своих помыслов от отцов; однако ж, не всякому, кто ни прилучится, надо их сказывать, но старцам духовным и дар рассуждения имеющим, мудростью, а не одними летами поседевшим. Многие, смотря на один возраст старости, открывали свои помыслы и, вместо врачевства, по причине неискусства выслушавших их, впадали в отчаяние. Не всякий может руководить, и это не только по собственной неуспешности и незрелости, но нередко по быстроте созрения. Многие, по причине великой простоты и великого жара ревности, очень скоро проходят первые степени, и многого не испытывают. Неискушенные же не могут и искушаемым помощи[11]. Сверх того, рассуждение есть один из даров Святаго Духа, коих много, и не все даются всем, а коемуждо якоже хощет Бог. «Чувствия обучена» в рассуждении добра и зла, свойственны всякому очищенному, но разбирать всякие случаи, решать обычайное и необычайное, и что из того может быть допущено и что должно отвергнуть, это могут только зрящие. Такие светильники Богом образуются и Богом изводятся на дело. Смотрите в житиях: подвизается человек Божий в трудах общежития, отходит на уединение, живет скрытно от всех; наконец, говорится о нем: явил Господь светило. Годный не может укрыться; начинают около него собираться, — и строится премноголюдная обитель: так у Антония Великого, Саввы Освященного, Антония Киево-Печерского, Сергия Радонежского; так прежде, так и теперь. Отсюда видно, что истинным руководителем может быть только победивший страсти, и через бесстрастие соделавшийся сосудом Святаго Духа»[12]. Протоиерей Николай Ведерников, систематизировав мысли святых отцов, пишет: «Когда одержана победа над плотью и плоть не мешает уже ни в чем, когда дух поставлен во главу, восторжествовал полностью, человек уже свободен от самого себя, от эгоизма, самости, самоутверждения и всего того, что с ним связано, тогда он по благословению выходит и отдает себя людям, помогает им. Это подвиг старчества, подвиг настоящего подвижничества…, и это — уподобление Богу в Его любви к людям, когда человек полностью предает себя на служение людям»[13].
В своем труде о старчестве Концевич И.М. отмечает, что святые отцы, например, прп. Иоанн Лествичник, прп. Варсонофий, прп. Симеон Новый Богослов, свт. Игнатий, прп. Силуан Афонский и многие другие, относились к правильному старческому руководству как к высокому духовному Таинству, совершаемому Богом через старца для послушника ко спасению[14].
Вообще «необходимость в руководителе-отце очевидна сама собою, — утверждает святитель Феофан Затворник. — Всякому начинающему искать спасения нельзя браться за это дело самому или соделывать свое спасение по своему разумению и хотению, но с первого же раза надо отдать себя кому-нибудь под науку в сем… дело спасения есть искусство искусств и наука наук, как же можно обойтись тут без учителя?»[15]. В этом же духе Киреевский И.В., духовный сын преподобного Макария Оптинского, писал Александру Ивановичу Кошелеву, своему другу: «Существеннее всяких книг и всякого мышления найти святого православного старца, который бы мог быть твоим руководителем, которому ты мог бы сообщать каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение святых отцов…»[16]. Однако, «руководитель должен не указать только, но и вести, и не вести только, но как бы нести на себе»[17].
В 1781 г. при игумене Назарии на Валааме был принят за основу самый суровый из всех существовавших в то время монастырских уставов — общежительный Саровский, подвергнувшийся небольшой местной переработке[18]. В отношении старчества полагалось следующее: «каждому брату назначается в руководители старец, то есть инок преклонных лет и опытный в духовной жизни. Этому руководителю он обязывается во всю жизнь открывать все свои дела, желания и помышления и следовать во всем его совету и руководству…»[19]. На таком принципе устройства духовной жизни основывается и оптинское старчество. Архимандрит Леонид (Кавелин) писал: «Братия монастыря, имея искреннюю веру к старцу Макарию, свидетельствовали о своей любви к нему откровением совести, состоящим в частности, в ежедневном исповедании перед старцем не только всех дел и поступков, но и тончайших помыслов и умственных приражений, с получением от него советов и наставлений. Двери кельи его были отверсты во всякое время. Каждый из них (из братии монастыря — авт.) мог входить к нему свободно…, и не опасаться придти не вовремя, или беспокоить старца своим приходом»[20]. Игумен Назарий ввел практику исповеди между насельниками, не обязательно имеющими священный сан. Сам о. Назарий писал об этом: «Если совесть тебя обличает, и ты не имеешь возможности покаяться духовному отцу, то необходимо брату обители или другому близкому тебе человеку, богоугодно живущему и духовный разум имеющему, исповедать то, что смущает твою совесть, и просить его молитв и благословения»[21]. Хоружий С. вообще проводит различие между «священником» и «старцем»: «Отличие старца от священника — прежде всего в непременном обладании личным (а не только делегированным Церковью) моральным и духовным авторитетом, личной харизмой»[22].
В одном из неопубликованных дневников валаамского подвижника ХХ в. монаха Иосифа (Шорина) обнаружена выписка из труда архимандрита Леонида (Кавелина) «Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни»: «путь старческого окормления во все века Христианства признан всеми великими пустынножителями, отцами и учителями Церкви самым надежным и удобнейшим из всех, какие были известны в Христовой Церкви. Старчество процветало в древних египетских и палестинских киновиях, впоследствии насаждено на Афоне, а с Востока перенесено в Россию. Но в последние века, при всеобщем упадке веры и подвижничества, оно понемногу стало приходить в забвение… К восстановлению в России этого, основанного на учении св. отцов, образа монашеского жития много содействовал знаменитый старец, архимандрит молдавских монастырей, Паисий Величковский…[23]». И «величайшее значение старца Паисия для русского монашества заключается именно в том, что он своими переводами, сочинениями и письмами, а также и своим личным непосредственным руководством вызвал чрезвычайный интерес и внимание к «умному деланию», направил в эту сторону духовную жизнь русского монашества и воспитал целый ряд старцев, явившихся продолжателями его дела в русских монастырях»[24].
Каждому поступающему в монастырь назначался старец, которому следовало открывать помыслы, «отречься от своего ума и воли и действовать согласно указаниям своего наставника»[25]. Старец, видевший духовное устроение воспитанников, вел к спасению под своим руководством учеников, которые, в свою очередь, стали наставниками для последующих иноков. На Валааме, например, монах Иосиф (Шорин) был учеником духовника монастыря Иоасафа (Шабалина), а затем стал старцем иеромонаха Памвы (Игнатьева) и других подвижников.
Особый статус в русских обителях имели игумены, которые считались «вождями духовных ратников»[26]. Аналогичное положение наблюдалось и в общежительных монастырях Афона, о чем сохранились свидетельства очевидцев: «Старцы имеют здесь власть, но и они все — послушники игумена. Замечательно, что такое соединение власти старцев с самодержавием игумена характерный признак славянских монастырей даже на Афоне. Как только из строгого общежития, киновии, они обращаются в идиоритмы[27], т.е. своежительные монастыри с буржуазно-республиканским характером, — то тотчас же падает монастырь. И наоборот, с восстановлением киновии — поднимается и жизнь монастыря. Ясный пример этого представляет наш… монастырь св. Пантелеимона, также сербский — Хиландарь, болгарский — Зограф и др.»[28].
Заметим, что старческое руководство внутри монастыря было направлено, прежде всего, на передачу духовного аскетического опыта от старца к иноку-послушнику (особенно это выразилось в обучении непрестанной молитве), часто при совместном проживании старца и послушника с практикой откровения помыслов. Духовничество по отношению к мирянам[29], которое стало особенно актуальным в XIX-XX вв., не имело такого строгого характера, как внутри монастыря. Старцы давали советы приезжавшим к ним людям, имели духовную переписку, но сама форма общения исключала беспрекословное послушание. В исполнении наставлений подвижников за человеком всегда оставалось право выбора, чтобы он мог реализовать свою христианскую свободу.
Рассуждая о высоком подвиге старчества для служения людям, важно напомнить, что существует проблема лжестарчества (младостарчества), когда авторитет старцев присваивается людьми, не обладающими необходимыми духовными дарами. Вот тогда бывает беда, когда лжестарец не приводит ученика к Богу, а уводит от Него, и оба, по мудрому выражению нашего народа, «падают в яму». Но это уже тема другого исследования.
[1] Старчество // БРЭ. [Электронный ресурс] https://bigenc.ru/religious_studies/text/4163654. Дата обращения: 21.10.2019 г.
[2] Софроний (Сахаров), архим. Старец Силуан. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2002. С. 388.
[3] См. Софроний (Сахаров), архим. Старец Силуан. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2002. С. 157.
[4] Флоровский Г.В. Византийские Отцы V—VIII вв. Париж, 1933.
[5] Янсон М. Большой скит на Валааме. СПб., 1997. С. 12-13, 24.
[6] Душеполезные поучения преподобных оптинских старцев. Т. I. Свято-Введенская Оптина пустынь, 2003. С. 496.
[7] Экземплярский В.И. Старчество // Дар ученичества / Сб. под ред. Проценко П.Г. М., 1993. С. 227.
[8] Феофан Полтавский, архиеп. О правильном духовном руководстве // О старчестве. СПб.—М., 2002. С. 32
[9] См. Иоанн (Маслов), схиархим. Лекции по пастырскому богословию. М., 2001. С. 314.
[10] Цит. По: Что есть старчество? [Электронный ресурс] https://www.optina.ru/140811/. Дата обращения: 21.10.2019 г.
[11] Ср. Евр. 2:18.
[12] Феофан Затворник, свт. Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения. М.: Свято-Троицкая Сергиева лавра, Новая книга, Ковчег, 1997. С. 5—6.
[13] Ведерников Николай, прот. Из опыта современного пастыря // Иоанн, иером. Ведерников Н., прот. Быть священником вчера и сегодня. М., 2010. С. 250.
[14] Концевич И.М. Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси. М.: Лепта, 2002. С. 45.
[15] Феофан Затворник, свт. Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения. М.: Свято-Троицкая Сергиева лавра, Новая книга, Ковчег, 1997. С. 3.
[16] Письмо И.В. Киреевского А.И. Кошелеву от 10 июля 1851 г. // Киреевский И.В. Полное собрание сочинений в 2-х томах. М., 1911. Т. 2. С. 257.
[17] Феофан Затворник, свт. Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения. М.: Свято-Троицкая Сергиева лавра, Новая книга, Ковчег, 1997. С. 5.
[18] См. Валаамский монастырь в период расцвета и благосостояния обители. Л.,1990. С. 89.
[19] АФВМ. Материалы по истории Валаамского монастыря № 36. Валаамский монастырь и его достопримечательности [рукопись]. Л. 12 об.
[20] Леонид (Кавелин), архим. Сказания о жизни и подвигах блаженной памяти старца Оптиной пустыни иеросхимонаха Макария. М., 1861. С. 77—78.
[21] Старческое наставление отца Назария, игумена Валаамскаго, с кратким сказанием о его жизни и подвигах. СПб.,1885. С. 81.
[22] Хоружий С.С. Феномен русского старчества: Примеры из духовной практики старцев. М: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2006. С. 20
[23] Далее о. Иосиф о трудах старца Паисия продолжает цитировать: «Он с великим трудом собрал на Афоне и перевел с греческого языка на славянский творения аскетических писателей, в которых содержится учение…, в особенности, о духовном отношении к старцам. Вместе с тем в Нямецком и других… монастырях он показал и применение этого учения делу» (АФВМ. № 8081. Рукопись монаха Иосифа. 1897—1900 гг. Л. 6. Цит. по: Леонид (Кавелин), иером. Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни. Б. г., 1875. С. 118). Более подробно о значении прп. Паисия в возрождении старчества на Руси см.: Четвериков Сергий, прот. Молдавский старец Паисий Величковский: его жизнь, учение и влияние на православное монашество. Минск, 2006. См. также: Леонтьев К. Отец Климент (Зедергольм), иеромонах Оптиной пустыни // Леонтьев К. Восток, Россия и Славянство. М.: Республика, 1996. С. 190—191.
[24] Четвериков Сергий, прот. Бог в русской душе. М., 1998. С. 169.
[25] Живописное обозрение русских святых мест. Валаамский монастырь. Одесса, 1900. С.43
[26] Описание Валаамского монастыря и подвижников его. Б. м. и г. С. 262.
[27] «Греческие идиоритмы отличаются распущенностью. И вспоминаются мне слова одного ученого афонского богомольца: многому бы «мир» мог поучиться у людей «не от мира сего». Особенно характерно и важно для нас, русских граждан, теперь знать, что славянские монастыри процветают при строгом самодержавии игумена и непосредственной связи его со старцами» (Ф[едченков В.А.] На «Северный Афон» // Странник. 1906. Т. II. Ч. 1. С. 66).
[28] Ф[едченков В.А.] На «Северный Афон» // Странник. 1906. Т. II. Ч. 1. С. 66.
[29] Факты окормления мирян у монастырских старцев и отшельников известны с первых времен египетского подвижничества. Примерами старческого окормления изобилуют жития древних подвижников. На исповедь к старцам приходили люди разных сословий, в том числе и клирики Церкви. Так, например, житие прп. Илариона Великого повествует: «Сходились (к преподобному — авт.) епископы, пресвитеры, целые толпы клириков, монахов и благоразумных женщин… и не только… простой народ, но и люди сильные, и судьи» (Анатолий, иером. Исторический очерк сирийского монашества до половины VI в. Киев, 1911. С. 214).